Совсем недавно, 27 апреля, автору сценария самой доброй и трогательной советской кинокомедии «Большая перемена» Георгию Садовникову исполнилось бы 90 лет.
Между тем, у этого телевизионного фильма совсем не рядовая творческая судьба - с первого же показа (кстати, в этом году у «Большой перемены» тоже свой юбилей - съемочная группа во главе с режиссером Алексеем Кореневым начала съемки ровно полвека назад) он стал поистине народным, причем с годами зрительская любовь к нему не уменьшилась.
С удивительно скромным, доброжелательным человеком, создателем «Большой перемены» мне посчастливилось встречаться не один раз. Не скрою – распирало любопытство лично познакомиться с человеком, явившим нам до причуды странный образ учителя Северова – героя культового сериала. А, между тем, несколько лет назад уже после ухода из жизни Георгия Михайловича Исследовательский центр портала Superjob в преддверии Дня учителя провел опрос: на кого, по их мнению, должны равняться современные педагоги. В открытом опросе приняла участие 1 тыс. представителей экономически активного населения страны. Так вот, из наиболее любимых россиянами киноперсонажей — учителей-истории 22% набрал добрый, абсолютно наивный Нестор Петрович Северов и 17% - истинный советский интеллигент Илья Семенович Мельников из фильма «Доживем до понедельника». Между прочим, и сам создатель образа Нестора Петровича тоже начинал преподавателем истории в одной из краснодарских школ. Любопытно, что столь популярная «Большая перемена» рождалась в муках - перед самым началом съемок вместо двухсерийного было решено делать трёхсерийный, а затем и четырёхсерийный фильм. Не имевший тогда большого опыта в киноиндустрии писатель взмолился: «Я высосал из пальца все, что мог, и повесть-то ведь маленькая, я не могу так. Поверьте, не знаю, что уже и писать». Уговорили под страхом того, что из-за перерасхода пленки деньги вычтут из зарплаты оператора Анатолия Мукасея. Так что конечный вариант сценария очень сильно отличался от первоисточника – повести «Иду к людям». Кстати, когда я в разговоре заметил, что фантастические поступки Нестора Петровича порой вызывают оторопь, что таких в жизни не бывает, Георгий Михайлович признался, что фактически списывал этот образ с себя, разве что сам все же более флегматичен, чем Северов.
…И вот мы сидим в квартире Садовникова в 12-этажном доме на углу Малой Грузинской улицы и Большого Тишинского переулка. Он по-холостяцки угощает гостя пельменями и неспешно рассказывает, что переселился сюда в 1966 году из Скатертного переулка вместе с женой Ириной, сыном и котом Василием, кстати, широко известным в литературной среде. А известен был хвостатый тем, что откликался на слово «мясо» сразу на трех языках: русском, французском и итальянском.
- Дело в том, - улыбается Георгий Михайлович, - что достался мне он после проживания еще котенком в итало-французской семье. А привезли его из Парижа, и один писатель о нем даже написал повесть. Может, поэтому у него был по-дворянски солидный и строгий вид, да такой, что мой еще маленький сын уважительно называл его дядей Васей. Тем более, что кот просто обожал сыр «рошвор», которым я из уважения к достоинствам кота постоянно его потчевал.
А еще Георгий Михайлович поделился тем, что его этаж в те годы считался диссидентским. Соседями были литературовед Аркадий Беленков, а также писатель и общественный деятель Алексей Костирин, учитель опального генерал-майора Вооруженных сил СССР, члена Московской Хельсинкской группы Петра Григоренко. В гости к Садовникову наведывался весь цвет тогдашней «диссидентуры»: Литвинов, Солженицын и другие. Когда Солженицыну надо было позвонить – а ясно было, что телефон Беленкова прослушивается – в дверь Садовникова стучали. Причем, на голубом глазу Беленков говорил: «Александру Исаевичу позвонить надо, а мой телефон почему-то барахлит».
- Я делал вид, что ничего не понимаю. И впускал их в свою квартиру.
- И на вас это никак не отражалось?
- Почему? На меня участковому был написан дурацкий донос, что я американский диссидент - ко мне шастают рядовые агенты ЦРУ Василий Аксенов, Владимир Максимов, Георгий Владимов и Владимир Войнович. В этом смысле моя квартира как музей – здесь перебывало немало известных людей.
В другой раз при нашей очередной встрече Садовников подарил мне еще пахнущий свежей краской томик своей новой повести «Стремительный бег улитки» с автографом: «Человеку, который первым известил мир о скором появлении этой книги». Тем самым он отплатил журналисту, упомянувшему о ней в недавно напечатанном интервью.
А еще поделился пока не увидевшим свет только что созданным им рассказом «Мой одноклассник», посвященным соученику по казанской школе, писателю Василию Аксенову. Боюсь ошибиться, но по-моему он до сих пор так и не напечатан. А потому, думается, читателю будет любопытен фрагмент из него, в котором без труда узнается почерк мастера, официально не считавшегося юмористом, но обладавшего искусством иронии, нередко переходящей в сарказм, что, по мнению критиков, и есть чуть ли не самое его главное художественное оружие.
«…Ребячество уходило из нас с большой неохотой, в те годы веселье, шутка были защитным куполом от идеологической мерзости, разлитой в атмосфере. Мы подтрунивали друг над другом даже на страницах наших книг. Аксенов в «Джоне Грине – неприкасаемом» обыгрывал фамилии и Гладилина, и мою. Помню премьеру фильма в Доме литераторов - автор сценария Василий Аксенов. В финале картины какой-то милицейский чин за кадром командует голосом Аксенова: «Гладилин и Садовников, уведите арестованных!» В зале это вызвало оживление, сидевший рядом со мной Владимир Максимов недовольно пробурчал: «Вы обнаглели! Разве можно так обращаться с искусством?!» Володя был дружен с Аксеновым, но, будучи, как ни странно, консервативным, осуждал его молодежные куртки и джинсы, сам же, обзаведясь деньжатами, что с ним случалось не часто, покупал в комиссионках дешевые «респектабельные» костюмы. Не нравился ему и «вольный, непричесанный» стиль аксеновских рассказов и повестей. Мне он говорил: «Представляю, как Юра Казаков, читая Аксенова, скрежещет зубами». Максимов ошибался. Юра – блистательный продолжатель русской классической традиции, обладал широким литературным вкусом, с удовольствием читал американца Фолкнера, немца Ремарка и Васину прозу, я слышал это от самого Казакова, прожив рядом с ним целое лето в дачном поселке Абрамцево. Кстати, туда ко мне приезжал на зеленой «Волге» и сам Аксенов, и я видел, насколько глубоко он и Казаков друг другу симпатичны.
Впрочем, сближало их и некоторое общее прошлое. Когда-то, в тех же шестидесятых, Вася и Юра, а за компанию с ними и Виктор Конецкий, отправились в Одессу, намереваясь слепить сообща сценарий морской киношной комедии. Впрочем, наверное, профессиональный моряк Конецкий и был инициатором этой затеи. Обосновавшись в гостиничных номерах на Дерибасовской, писательская артель бурно отметила канун предстоящего творческого сотрудничества, канун растянулся на второй и третий день и перетек в каждодневное пьянство. Василий и Юрий поняли, что сотрудничество в такой форме не приведет к добру, и вернулись в Москву, на поле боя остался самый пьющий Виктор. И что удивительно: в конце концов, эта нелепейшая и авантюрная история в результате каких-то новых комбинаций – пертурбаций увенчалась замечательной кинокомедией «Полосатый рейс», но Аксенов и Казаков к ней уже не имели ни малейшего отношения. Но если обратиться к жанру абсурда, то можно сказать и так: они стояли у истоков этого шедевра».
Возвращаясь же к созданному Георгием Михайловичем сценарию «Большой перемены», хочется процитировать слова классика Льва Толстого: «Ничто так не сближает людей, как хороший, безобидный смех». Думается, что Садовников всем своим творчеством, включая и «Большую перемену», с этой задачей справился вполне.
Свежие комментарии