Опасен ли для Путина Хабаровск?

Существует два простых, понятных, логичных и… совершенно неправильных объяснения хабаровского протестного феномена. Одно исходит из властных кругов, другое — из оппозиционных.

Представители власти говорят, что люди, мол, выходят на улицу за деньги, что в Хабаровске действуют какие-то иностранцы, подзуживающие протест, и что вообще вся эта история связана не с искренним недовольством народа, а со злобными происками врагов.

Человека с конспирологическим мышлением, конечно, невозможно убедить в нелепости такого подхода, однако тот, кто интересуется фактами, легко обнаружит, что подобная точка зрения не имеет оснований.

Наши мощные силовые органы давно должны были бы обнаружить места массовой раздачи «тридцати сребреников» и идентифицировать хотя бы некоторых подстрекателей-иностранцев — вряд ли найти «агента ЦРУ» в Хабаровске сложнее, чем нашего человека в Солсбери. Но никакой конкретики нет, хотя на улицы регулярно выходят тысячи человек, которые, согласно конспирологической логике, должны затем двигаться к «кассе».

Представители оппозиции, в свою очередь, говорят, что страна просыпается, люди возмущены несправедливостью и действиями властей, поэтому вот-вот взбунтуются. В этом подходе верно, конечно, что недовольство нарастает уже пару лет — примерно с того момента, когда Путин поднял пенсионный возраст. Массовые опросы и фокус-группы это подтверждают.

 

Однако от простого недовольства до открытого, длительного, устойчивого протеста путь очень долог и тернист. Мы видим сегодня, что акции в Хабаровске значительно мощнее, чем можно было ожидать сразу после ареста Сергея Фургала, но по России в целом ситуация по-прежнему довольно спокойная. Хотя все сущностные обстоятельства — низкий уровень жизни, разрыв в доходах между богатыми и бедными, несправедливость в судах — практически одинаковы на огромном пространстве от Калининграда до Владивостока.

На самом деле хабаровский случай отличает от множества других один принципиальный момент: протест персонализирован. Не в том смысле, что люди выходят за Фургала и идеализируют его (хотя и не без этого, конечно). А в том, что в Хабаровске появилась реальная альтернатива «коллективному Кремлю». Фургал не идеален и может даже обладает очень большими недостатками. Зато он — живой человек, а не абстрактная идея демократизации, с которой обычно оппозиция выходит в народ. Убежденным демократам понять такую логику сложно, но ведь в России политически грамотных людей очень мало. Для основной же массы населения персонализация протеста крайне важна. Цель должна быть не абстрактной и долгосрочной, а предельно ясной и достижимой за короткое время.

Вернуть Фургала или, по крайней мере, добиться суда над ним в Хабаровске — это просто и понятно. А вот бороться против Путина за то, чтобы когда-нибудь добиться демократического устройства общества, — это долго, сложно и непонятно. Мы, собственно, за это уже выходили горячей зимой 2011—2012 в Москве и Санкт-Петербурге. Поначалу энтузиазма было много и массовость не уступала нынешней хабаровской. Но власти дали нам погулять да покричать пару месяцев, и вскоре протест пошел на спад. А в Хабаровске он оказался значительно устойчивее. Стратегия властей здесь такая же: пусть прокричатся и устанут ходить. Однако результат оказывается иным.

Для Путина хабаровская история — очень плохая новость. Не в том смысле, что завтра его режим рухнет. Этого не произойдет. А в том, что мы сейчас в общих чертах понимаем, при каких условиях рано или поздно такое все же может случиться. Если не в масштабах одного провинциального города, а в масштабах всей России вдруг возникнет настоящий Антипутин — реальный, живой, — протесты могут стать упорными и длительными. Грубо говоря, как в 1987—1988 годах появился Ельцин в качестве Антигорбачева.

 

Путин, конечно, всегда понимал, что теоретически такая опасность существует. Именно поэтому он не допускал появления значимых для всей страны политических фигур. На ключевых постах премьер-министров и председателей палат парламента всегда находились странные, порой даже смешные люди, которых общество ни при каких обстоятельствах не могло бы счесть Антипутиным. И 20 лет план недопущения конкурентов в общероссийское информационное пространство хорошо срабатывал.

Но то, что соперник вырастет из человека масштаба Сергея Фургала, Путин представить себе никак не мог. А ведь нынешняя хабаровская история означает, что и на федеральном уровне вдруг по каким-то причинам может объявиться условный Фургал — вчера еще никому не известный, а завтра превращающийся в Антипутина.

Впрочем, есть и хорошая новость для Кремля. Похоже, подобные фигуры у нас по-прежнему вырастают не из оппозиции, а из власти. Любой человек, поднимающийся снизу (даже столь харизматичный, как Алексей Навальный), не воспринимается в качестве персонального символа протеста по-настоящему широкими массами. Но если политик уже побывал во власти, чем-то привлек к себе внимание, а затем рухнул с большой высоты, общество способно воспринять его как «доброго царя».

Дальнейшее развитие событий в России будет зависеть от того, удастся ли Путину зачистить все властное пространство и не допустить, чтобы при определенных обстоятельствах «падший ангел» (премьер, вице-премьер, министр, губернатор или генерал) вдруг превратился в демона, подхваченного на руки толпой. В принципе понятно, как этого не допускать. Но столь же ясно и то, что все случайности, при которых вдруг образуется Антипутин, предусмотреть невозможно.

Дмитрий Травин
Кандидат экономических наук, научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета в Санкт-Петербурге