Охота на Львов Напрасно Сталин не послушал Берута

При зацикленности оуновцев и поляков на Львове, возможно, было целесообразно после войны разделить Западную Украину так, чтобы часть проблемной территории осталась под властью Варшавы.

Польский сейм принял резолюцию о почитании памяти солдат, погибших при защите Львова от войск националистической «Западно-Украинской Народной Республики» в 1918–1919 годах.

В сентябре 1939-го этот регион, как известно, был включен в состав СССР. Согласно документу «наступает сотая годовщина со дня геройской победоносной борьбы польских защитников Львова, которые жаждали возвращения города в состав возрождающейся Отчизны. Дань памяти мы отдаем юным защитникам, называемым в нашей традиции львовскими орлятами, которые в период первых боев внесли существенный вклад в то, чтобы город остался в польских руках».

“Для Варшавы Львов – колыбель польской культуры, для Киева – цитадель национализма. Эти концепции непримиримы”

Варшава продолжает считать Львов польским, но находящимся теперь за пределами отечества («У Польши, Румынии и Финляндии мания величия»). По словам историка Штефана Мазельского из Краковского университета, «мы с уважением относимся к украинскому народу, но они не строили Львов: там все и везде польское. Думаю, когда-нибудь мы с украинцами договоримся относительно этих территорий». Как отмечают СМИ по обе стороны границы, для Варшавы Львов – колыбель национальной культуры, для Киева – цитадель национализма. Эти концепции непримиримы.

Достоверны данные, что за включение Львова в состав послевоенной Польши выступал в 1946–1947 годах ее руководитель Болеслав Берут. Но Сталин урезонил товарища, напомнив, что хотя Львов в состав России не входил, зато входила Варшава...

В Москве считали, что контроль над регионом позволит окончательно разделаться с оуновцами и, кроме того, использовать сравнительно крупные запасы нефти в Львовском Предкарпатье. Но если последнее удалось, то с ОУН промахнулись. Точнее, разгром к концу 1952-го основных боевых групп с зачисткой территории от бандитов и их сторонников обернулся... реабилитацией и массовым возвращением бандеровцев на Западную Украину в середине 50-х – начале 60-х. Последствия известны («Плюс украинизация всей страны»).

В любом случае интеграция Галичины в СССР, то есть УССР, резко повышала роль этой республики и ее руководства в общесоюзных структурах – это во-первых. Во-вторых, вывод всей Львовщины из состава Польши избавил последнюю от необходимости борьбы с оуновским подпольем. Другие области Галичины, где оно сохранялось, не граничили с ПНР. А цитаделью антипольских настроений на Украине поныне остается именно Львовщина. В-третьих, ее сохранение хотя бы частью в составе Польши вынудило бы Варшаву перманентно бороться с означенным подпольем, трансграничный характер которого – фактор не только постоянного сотрудничества с Москвой, но и большей политической отдаленности от Запада при любом идеологическом фундаменте режима. Такая взаимозависимость проявилась еще в конце 20-х – начале 30-х, когда польская и советская разведки проводили в приграничье совместные операции против украинских националистов («Человек-паровоз на обочине Шелкового пути»).

Иными словами, в 1939 и в 1945–1947 годах было бы целесообразнее с учетом оуновского фактора сохранить за СССР, скажем, Львов и нефтепромыслы. А остальную часть передать Польше. В такой ситуации оуновцы неизбежно боролись бы за единую Галичину, то есть одновременно против СССР и Польши. Что, подчеркнем, предопределяло долговременное, если не бессрочное политическое партнерство Варшавы и Москвы.