Я поставил в заглавии слово «русские» в кавычки, хотя в самой статье этого нет. Причём это намёк даже не столько на национальность, сколько на мировоззрение. Эти люди были когда-то нашими соотечественниками, что с ними стало? Что могло превратить людей в эти странные существа со странными чувствами?
Далее сама статья:
7 января 2015 года Франция пережила один из самых страшных терактов в своей истории. В результате нападения на редакцию сатирического издания Charlie Hebdo в Париже погибли 12 человек, в том числе известные карикатуристы. 11 января по всему миру прошли многомиллионные манифестации под лозунгом Je suis Charlie. Однако отношение к Charlie Hebdo осталось неоднозначным — в том числе в России, где на официальном уровне не раз высказывалась критика в адрес французской газеты. В первую годовщину трагедии Ксения Гулиа поговорила с русскими художниками, живущими во Франции, о границах свободы творчества и задачах карикатуры как жанра.
Георгий Пинхасов, фотограф, член агентства Magnum Photos:
Я считаю, что искусство безмерно, свободно, что любая вещь может считаться искусством. Для меня единственный предел — это уголовный кодекс. 11 сентября считалось бы шедевром концептуального искусства, если бы не самое главное: такое дикое количество жертв. Charlie Hebdo — это вопрос вкуса. Кому-то это может нравиться, кому-то — нет.
Charlie проявляют свою тинейджерскую сущность. Они закалены на борьбе с буржуазией, с другими своими врагами. Они — фронт. Они сокрушают. Они стебутся надо всем. Почему бы и нет? Ради бога. Если вы имеете свою позицию, если вы абсолютно независимы, вы защищены от их издевок. Ваше сакральное — при вас.
Но наше общество, особенно левое, не может найти более деликатную форму — для Востока. Бесконечные шутки европейцев были абсолютно непонятны восточным людям. Они все время кланялись и оказывали знаки уважения этим людям. А те над ними смеялись. Этот смех им непонятен. Они не понимают — куда его девать, как с ним быть, как дальше вести себя. Они говорят тосты и не иронизируют, а подчеркивают уважение. Это другая система ценностей.
Россия — это тоже Восток. У русских тоже есть свои сакральные моменты. Они считают, что есть границы, которые нельзя переходить. Взорвался самолет. Все, естественно, сняли шапку и принялись сочувствовать этим людям. Шутить — неуместно, потому что это сакрально. Но не запрещено: если хотите — шутите.
Надо понять, что есть и те, и другие (Запад и Восток. — RFI). Но над ними — человек толерантный, пытающийся понять и тех, и других, который является суммой этого. Человек зрелый, взрослый и дипломатичный.
Оскар Рабин, художник, участник знаменитой «Бульдозерной выставки» нонконформистов в Москве, в 1978 году лишен советского гражданства:
Я иду по улице, никого не трогаю, ни слова не произношу, и вдруг — какой-то бандит бросается на меня или стреляет. Спровоцировал ли я его тем, что шел, молчал и никого не трогал?
Сколько человечество живет, всегда находились те, кто нарушал договор, законы, установленные для большинства людей. В какие-то времена религиозные, казалось бы, верующие люди убивали, мучали, сжигали на кострах. Когда христианство было в своей «самой высокой точке развития» обижались на слово, на художников, на скульпторов, которые могли не так изобразить что-то, с их точки зрения. Я не говорю про карикатуры — тогда их не рисовали. Можно сказать, что это было только раньше, но не сейчас. Но все это относительно.
Художник Владимир Кара:
Мне кажется, что в нашем цивилизованном и толерантном обществе во Франции такого лимита (свободы творчества. — RFI) нет. Эта трагическая история показывает, какая великая сила — искусство. И еще раз подчеркивает, что есть момент толерантности, когда нам что-то может не нравиться по каким-то личным убеждениям, но мы не идем убивать артистов.
Художник Маша Шмидт:
Я считаю, что юмор и сатира — это фантастическое оружие против тоталитаризма, глупости и насилия. Причем не стоит забывать, что в Charlie Hebdo шутили над всеми и над самими собой. Осмелиться смеяться над собой, над другими и над чем «нельзя» смеяться, — это гигантское достижение демократии.
Насчет чувств верующих, у меня просто рвутся ругательства из груди. Потому что чувства верующих, по-моему, приводят мир к войнам, а шутки на эту тему позволяют нам смеяться вместе.
Хочу вспомнить Рабле. Его смех, который, кстати, не всегда предавался анафеме, — это, мне кажется, смех всей французской культуры. И он до сих пор звучит в наших ушах. Это настолько глубокий, мощный и живой поток, что он освещает последующих просветителей, которые продолжали считать, что мы можем думать обо всем, что человек — разумное животное. И у него есть способность взглянуть на самого себя — эта гениальная способность шутить.
Я была в ужасе, когда поняла, что в некоторых странах, в том числе в России, гибель Charlie Hebdo восприняли и прокомментировали во многих социальных сетях как заслуженное наказание.
Ярослав Горбаневский, художник, сын поэта, правозащитницы, участницы демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади против ввода советских войск в Чехословакию Натальи Горбаневской:
У карикатуры есть задача — выйти за рамки. Это суть жанра.
Представьте себе: стоит какой-нибудь противный карапуз. И строит какому-нибудь большому дяде гримасу — ну очень неприятную. А дядя — раз — и ему по морде. Конечно, ребенок его спровоцировал. Но реакция совершенно неадекватная.
Никакой речи о том, что виноваты и те, и другие быть не может, потому что никакого равенства тут нет.
Что касается оскорбления чувств верующих, у меня создается впечатление, что тот, кто хочет оскорбиться, обязательно оскорбится. Если у него не будет под рукой карикатур — он найдет что-нибудь другое.
Я, например, сам верующий православный христианин. И не все карикатуры Charlie мне нравятся. Они обо всех религиях думают плохо и изображают вполне соответствующие картинки. Но я, как православный христианин, совершенно не оскорбляюсь этим.
Я думаю, что все разговоры о том, что карикатуристы сами спровоцировали (нападение. — RFI) — это очередные разговоры людей, которые хотят что-то запретить. Конечно, можно попытаться наш мир слегка кастрировать. Сначала отрежем от него карикатуры. Потом окажется, что не просто нельзя зло изображать пророка или святых, а их вообще нельзя изображать — отрежем еще кусочек. Потом окажется, что музыка — тоже дело не богоугодное. Это только религиозные ограничения, а ведь есть и ограничения, которые нам ставят атеисты. Так можно далеко зайти — потихонечку будем отрезать, и ничего от нашего мира не останется.
Александр Гейфман, художник-мультипликатор:
Нужно стараться не затрагивать ничьих чувств и не только чувств верующих, и есть какие-то границы. Но в демократическом свободном обществе у людей должно быть право на критику. Главное — не пропагандировать ненависть к какой-то группе людей за их убеждения, происхождение или еще что-то.
В Charlie Hebdo какие-то вещи могли задеть чувства мусульман. Но нельзя ставить вопрос так, что они сами виноваты. Можно ставить вопрос о том, что они делали какие-то вещи, достойные осуждения. Можно спорить о вкусе карикатур, об их глупость, о том, что они не очень смешные, но мне кажется, что они границы не переходят.
В журнале все было сбалансировано. Там критиковалась и христианство, и иудаизм, там было много антиизраильских карикатур. Поэтому говорить, что они проповедывали ненависть исключительно к мусульманам, нельзя. Они, как многие во Франции и в западном мире вообще, критически относятся к религии в целом.
Пы сы . Вот она классическая оговорка: «Поэтому говорить, что они проповедывали ненависть исключительно к мусульманам, нельзя. » Они проповедуют ненависть не только к мусульманам, они проповедуют ненависть как таковую, ко всему на свете. Ничего святого в этих «людях» не осталось.
Материал: Ксения Гулиа
Свежие комментарии