Светлана Алексиевич, лауреат Нобелевской премии по литературе 2015 г., обеспокоена не столько действиями лидеров авторитарных режимов в постсоветских странах, столько феноменом, который она называет «коллективным Путиным».

В беседе с корреспондентом Financial Times в Берлине Гаем Чейзаном, который ранее много лет проработал в московском бюро The Wall Street Journal, писательница рассуждает о ностальгии по советским временам, которую не могут изжить россияне и белорусы, и о том, как дать голос тем, кого никто не слышит.

Последняя книга Алексиевич «Время секонд-хэнд», вышедшая в 2013 г., – это попытка понять, откуда пришел Владимир Путин и почему он обладает такой властью над россиянами.

Алексиевич не хочет демонизировать президента. Ее больше волнует «коллективный Путин» – глубокое чувство уязвленной национальной гордости и презрение к либеральным ценностям, так глубоко засевшие в гражданах России и Беларуси. По ее словам, таких взглядов придерживаются 60-70% населения и это проблема для состоящих из прозападных либералов меньшинства, к которым принадлежит и она сама. «Конфликтовать с властями – одно дело. Мы, русские писатели, привыкли к этому. Но конфликтовать с собственным народом – вот что по-настоящему ужасно», – говорит Алексиевич.

В своей нобелевской речи Алексиевич назвала Россию «пространством тотальной амнезии». По ее мнению, ситуация становится все хуже. «Депутаты хотят судить Горбачева, осквернен памятник Солженицыну, и ставят все больше и больше статуй Сталину, – отмечает она. – Но не Путин говорит людям делать это – инициатива идет снизу».

«Излишняя демонизация Сталина – это один из способов, один из путей атаки на Советский Союз, на Россию, – сказал Путин в интервью режиссеру Оливеру Стоуну (показ 4-серийного фильма «Интервью Путина» только что завершился на американском телеканале Showtime). – Показать, что Россия несет на себе какие-то родимые пятна сталинизма. Мы все несем какие-то родимые пятна – ну и что?» Россия капитально изменилась, заявил Путин.

Людей, чьи голоса звучат в ее художественно-документальных романах, Алексиевич, по ее словам, зачастую случайно встречает в общественных местах – ресторанах, автобусах, аэропортах. «Еще от Тацита и Плутарха повелось, что история принадлежит героям, императорам, – говорит писательница. – Но я выросла среди простых людей, и их истории просто потрясли меня. Было больно, что никто, кроме меня, не слушает их». Нобелевский комитет присудил ей премию «за ее многоголосое творчество – памятник страданию и мужеству в наше время».

Зачастую горечь собеседников Алексиевич смешана с ностальгией по потерянной советской идиллии и глубоким разочарованием в сменившем ее беспощадном капитализме. В разговоре с FT Алексиевич отмечает уникальную атмосферу позднего советского периода – времени равенства, крепкой дружбы и любви к литературе: «Несмотря на бедность, жизнь была свободнее. Друзья собирались друг у друга в гостях, играли на гитаре, пели, говорили, читали стихи». Когда коммунизм пал, люди считали: наконец наступила свобода мысли, которой они так жаждали, думали, что «теперь все смогут свободно читать Солженицына». Но в начале 1990-х гг. произведения Солженицына были опубликованы, однако ни у кого не было времени или сил читать их. «Все бежали мимо них к 20 видам бисквитов и 10 видам колбасы», – говорит она.

Во время путча в августе 1991 г. люди были готовы стоять до конца. Чейзан, приехавший в Москву как раз в том году, вспоминает, как пожилые женщины около Белого дома говорили ему, что готовы лечь под танки, лишь бы не допустить возвращения коммунистов к власти. Но надежды этих людей на свободу были разрушены хаосом, гиперинфляцией, ростом преступности и появлением олигархов в 1990-е гг. «Я тоже ходила на демонстрации в конце 1980-х гг. Никто из их участников не хотел Абрамовича», – говорит Алексиевич.

Она убеждена, что судьба России могла сложиться по-другому, если бы был суд над Коммунистической партией. Но с этим, отмечает она, не согласны многие, включая ее отца, ревностного коммуниста. Он настаивал, что это привело бы к гражданской войне. Таким образом, у России не было своего Нюрнбергского процесса. «Мы упустили наш шанс», – говорит Алексиевич.

«Моя хроника – история <…> русско-советской души, – пишет Алексиевич на своем сайте. – История великой и страшной Утопии – коммунизма, идея которого не умерла окончательно не только в России, но и во всем мире. Она еще долго будет дьявольски искушать и манить человеческие умы».

На Беларусь писательница тоже смотрит без особых надежд. «На протяжении своей истории белорусы только выживали», – говорит она. Россия всегда подозревала их в сотрудничестве с врагом, Польшей, и время от времени устраивала бойню, «потому что они стояли на пути». «Поэтому их философией стало вести себя тихо и прятаться», – добавляет она.

С надеждой она смотрит на будущее Украины (где она родилась), так как та хочет быть частью Европы. Она осуждает «оккупацию» Крыма и говорит, что Запад должен предоставить Украине вооружение, чтобы помочь ей бороться с поддерживаемыми Россией сепаратистами в Донбассе: «Этих [украинских] мальчиков просто убивают, как куропаток».

Путин же в разговоре со Стоуном сказал, что вооруженный конфликт в Донбассе был спровоцирован тем, что новые власти Украины использовали против несогласных жителей региона спецслужбы, а затем армию «и танки, и боевую авиацию». Про Крым же он сказал: «Это не мы решили присоединить Крым, это люди, проживающие в Крыму, решили присоединиться к России... Россия создала условия, чтобы люди могли прийти на выборы.